Презрение Лорда [ Проклятие Лорда, Проклятие лорда Фаула] - Стивен Дональдсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэтому они решили вновь упрятать его в лепрозорий. Но после того, как его посадили в самолет — кстати говоря, самолетов в его родной стране тоже не было, — он заперся в туалетной комнате с таким чувством, словно его лишили наследства и не объяснили причин, и вскрыл вены на запястьях.
Кавинант с широко раскрытыми глазами словно бы со стороны слушал самого себя. Он бы с радостью заплакал над судьбой человека, о котором рассказывал, если бы это можно было сделать, не жертвуя собственной защитой. Но он не мог заплакать. Вместо этого он тяжело сглотнул и вновь отдался во власть движущей его инерции.
— Я расскажу тебе еще кое-что о шоке культуры. В любом мире есть свои особенные способы покончить с жизнью самоубийством, и гораздо легче убить себя каким-нибудь непривычным методом. Я никогда не мог бы вскрыть себе вены. Я слишком много читал об этом и слишком много об этом говорил. Эти «слишком» живы во мне. Я бы не мог сделать это как следует. Но я мог бы отправиться в мир этого человека и выпить чаю с белладонной, не испытав при этом тошноты. Потому что я недостаточно хорошо знаю об этом. В этом есть что-то смутное, что-то неясное, поэтому не совсем фатальное.
Итак, этот бедный человек в туалете сидел более часа, глядя, как кровь стекает в раковину. Он не пытался призвать кого-то на помощь, пока внезапно не осознал, что собирается умереть, хотя он и так уже мертв, как если бы накануне выпил чая с белладонной. Тогда он попытался открыть дверь, но был уже слишком слаб. И он не знал, какую кнопку нажать, чтобы вызвать помощь. В конце концов его нашли в гротескной позе с ободранными пальцами, словно он… Словно он пытался проползти под дверь. Он…
Кавинант не мог продолжать. Скорбь сдавила ему горло, и некоторое время он сидел молча, глядя, как вода с каким-то жалобным звуком струится мимо. Он чувствовал себя больным и слишком отчаявшимся, чтобы выжить; он не мог поддаться этому соблазну. Затем до его сознания дошел голос Преследующего Море. Гигант мягко спросил:
— Так значит поэтому ты не любишь рассказывать истории?
Кавинант вскочил, охваченный внезапной яростью.
— Эта ваша Страна пытается убить меня! — свирепо прошипел он. — Она… Вы принуждаете меня к тому, чтобы я покончил с собой! Белое золото! Берек! Духи! Вы творите со мной такие вещи, которых я не могу перенести. Я совсем не такой, я живу в ином мире. Все эти… соблазны! Проклятье! Я прокаженный! Неужели вы не понимаете этого?
Взгляд Гиганта и горящий взгляд Кавинанта надолго встретились, и сочувствие в глазах Преследующего Море заставило Кавинанта утихомириться. Он стоял, вцепившись в край борта, в то время как Гигант устало и печально смотрел на него. Кавинант увидел, что он его не понимает; «проказа» была словом, которое, казалось, не имело в Стране никакого смысла.
— Давай! — Сказал Кавинант с болью в голосе. — Смейся на этим. Радость в ушах того, кто слушает.
Однако Гигант доказал, что он все же понимает кое-что. Сунув руку под куртку, он вытащил кожаный сверток, развернув который, обнаружил перед Кавинантом большой кусок тонкой гибкой шкуры.
— Здесь, — сказал он, — ты увидишь много подобного, прежде чем расстанешься со Страной. Это клинго. Гиганты завезли его в страну много лет назад, но я избавлю нас обоих от труда рассказывать. — Он оторвал от угла шкуры небольшой клочок и отдал его Кавинанту. С обеих сторон клочок оказался липким, но легко передавался из рук в руки, не оставляя при этом никаких клейких пятен.
— Доверься ему. Положи свое кольцо на этот клочок и спрячь под одеждой. Никто тогда не будет знать, что у тебя есть талисман дикой магии.
Кавинант тотчас же ухватился за эту идею. Стянув кольцо с пальца, он положил его на клочок клинго. Кольцо крепко прилипло: он не мог стряхнуть кольцо, однако без труда мог оторвать его. Кивнув самому себе, он положил кольцо на кожу, затем расстегнул рубашку и прилепил клинго в центре груди. Клинго надежно прикрепилось, не доставляя при этом Кавинанту никакого дискомфорта. Быстро, словно стараясь не упустить предоставившуюся возможность, он застегнул рубашку. К своему удивлению он, казалось, начал ощущать вес кольца своим сердцем, но решил не обращать на это внимания.
Преследующий Море аккуратно свернул клинго и убрал сверток под куртку. Затем он снова быстро взглянул на Кавинанта. Тот попытался улыбнуться в ответ, но его лицо, казалось, было способно изображать лишь оскал. Наконец он отвернулся и вновь уселся на носу лодки, наблюдая за ее ходом и «переваривая» то, что сделал для него Преследующий Море.
Поразмышляв некоторое время, он вспомнил про каменный нож Этьеран. Нож делал возможным самодисциплину, в которой Кавинант остро нуждался. Он перегнулся через борт лодки, чтобы увлажнить лицо, затем взял нож и усердно сбрил бакенбарды. Растительности на лице было уже восемь дней, однако острое, гладкое лезвие выбрило щеки и шею, ничуть не поранив его при этом. Но он уже отвык от подобных упражнений, отвык от риска; мысль о возможности пораниться до крови заставила его сердце затрепетать. Потом он начал понимать, как срочно ему надо вернуться в свой реальный мир и восстановить себя прежде, чем он окончательно утратит способность выживать, будучи прокаженным.
Позднее в этот день пошел дождь, и легкая морось испещрила поверхность реки, раздробив небесное зеркало в мириады осколков. Водяная пыль, словно из пульверизатора, орошала его лицо, медленно стекая на одежду, так что, наконец, ему стало так сыро и неуютно, словно он промок насквозь. Но он мирился с этим, впав в какое-то монотонное забытье, думая о том, что он выиграл и что потерял, спрятав свое кольцо.
Наконец день пошел на убыль. Тьма возникла в воздухе незаметно, словно дождь просто стал темнее, и в сумерках Кавинант и Гигант мрачно поужинали. Гигант был так слаб, что едва мог бы самостоятельно принять пищу, но с помощью Кавинанта заставил себя неплохо поесть и выпить немного «алмазного глотка». Затем и тот, и другой вновь замолчали.
Кавинант был рад наступлению темноты; она избавила его от возможности видеть всю изможденность Гиганта. Перспектива провести ночь на сыром полу лодки вовсе не привлекала его, и, скорчившись у борта, мокрый и продрогший, он попытался расслабиться и уснуть.
Через некоторое время Преследующий Море стал напевать слабым голосом:
Камень и Море глубоко в жизни,Два неизменных символа мира;Постоянство в покое и постоянство в движении —Участники в силе, которая остается…
Казалось, он черпал силы в этой песне, с ее помощью безостановочно передвигая лодку против течения, направляя ее на север, словно не было в мире такой усталости, которая могла бы заставить его поколебаться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});